Синдром Гулливера (о вреде вещизма)
Сидя перед необозримой горой вещей, я думал: откуда? Откуда же, черт побери. Мне надо было придумать, как перевезти все это в другой город, до которого два с половиной часа езды, а есть только маленькая «мазда» и «чероки» друга.
Хозяйский бассейн все лето простаивает, закрытый синим пластиком, думал я. Внуки приезжают раз в месяц, не чаще, остальное время там происходит незаметный оборот хлорированной воды. Когда им придет в голову заглянуть под пленку? Через неделю-две? «Этого довольно,— говорит Билл.— В десять минут я пересеку Центральные, Южные и Среднезападные штаты и свободно успею добежать до канадской границы».
Вылезти в окно, отодвинуть пластик, вернуться и начать кидать вниз, прямо из окна, большие и малые суповые тарелки, непарные чашки с чайными сетками, бамбуковые плошки, пять пар обуви (не надевал года два), а с ними подставку, велонасос, пылесос, запас батареек на пять лет, фонарики, старую палатку, десять фотографий в рамках и еще, еще, еще. Под конец, с самым большим наслаждением, кинуть в омут увечный велосипед, приставучий, хуже репейника. Откуда у велосипедов руки? думал я, когда велик при каждом удобном случае цеплялся за мои штанины и с грохотом падал, как одноразовый робот, чья функция — вызвать злость хозяев, которые его с удовольствием расшибут. У кого я об этом читал? Или костер, тоже неплохой вариант. У меня в багажнике — красная канистра с галлоном бензина. Как сладко пахнет бензин, знает только сын страны, полной усталых автомобилей и изношенных поршневых групп. Хорошо будут гореть кашемировые свитера, с запахом паленого пера, весело.
Несколько лет привольной жизни — кладовки, шкафчики и блошиный рынок, любимая женщина, дети и голубая русская кошка. Невидимые нити привязывают тебя к земле, как Гулливера: за руки, ноги и даже волосы. Сперва пролежни, потом корни, а в итоге тебя точат медведки и кроты. Свое рабство сознаешь, только когда надо сниматься с места и уезжать, а на щиколотке вдруг обнаруживается каторжная гиря. Дурацкий велосипед со спущенными колесами, который я так и не собрался починить, центнер виниловых пластинок. Жалко не винила, жалко времени и души, вложенных в сбор этих артефактов, ценность которых ноль. У кого-то все равно есть коллекция, по сравнению с которой ваша выглядит шлюпкой на фоне «Титаника». Кому дело до того, чем вы забивали пустоты своей жизни? Винные пробочки? Модели судов в бутылках? Есть еще один наполнитель для твоего внутренного чулана — люди. Не рискну начинать лекцию по копеечной бытовой психологии, но люди могут быть теми же винными пробками, на которые угрохано столько времени и души, что куда их теперь? В утиль? Милые депрессивные, алкоголики, ебари-рецидивисты, бормочущие черные дыры, в которые кидаешь, кидаешь свои время, внимание, терпение, а потом сердце, легкие, руки-ноги. Ресурсов с каждым годом все меньше, а избы горят и горят, как сказал поэт. Правило остановки, с которой надо вовремя уйти, если автобуса долго нет, должно быть ясно всем. Организуйте курсы: «Сваливаем, пока не поздно». Страсть некоторых к жизни в кандалах неутолима. Они даже инструменты свободы умудряются извратить. Деньги, мерило возможностей, становятся ярмом. Есть целый класс людей, взявший обет держать некий уровень жизни при помощи банковского счета. Они живут с рулеткой и ватерпасом, прикладывая их повсюду: то клянутся в верности брендам, то селятся в строго определенных местах, как винторогие олени, окруженные горными козлами, которых втайне презирают. Они покупают автомобили не дешевле, обедают на сумму не меньше и отдают детей в школы, где из тех задорого вырастят террариумных змей.
Узкие штаны и сорочки, стесняющие движения. Города полны несчастных людей-студней, бока их вытекают на скинни-джинсы, как манная каша. Те самые джинсы с низкой талией, в которых как не наклонись, обязательно покажешь декольте номер два. Я одергиваю себя, чтобы не бросить в эту прорезь монетку — вдруг там щелкнет и заиграет? О том, как, наверное, натирают такие штаны, даже думать неохота. Я слишком эмпатичен. Со штанами вообще неприглядная история — с того мутного периода, когда весь мир переоделся в лосины, другие фасоны утекли куда-то, как вода сквозь сито. Ничего не найти — любимые «ливайсы» нужного размера вдруг сузились, будто выдохнув, и стали еще одной причиной чувствовать себя членом тайного Братства Самоограничения. А я в нем состоять не хочу, живите по этим лекалам сами. И вот мне все трудней вылазить из камуфляжных штанов — в них хоть ключи можно носить без риска продырявить мошонку, завязывая шнурки. Тесные джинсы отправляются в комиссионный магазин. Петр Павленский приколачивал себя к Красной площади с понятной целью. А мы-то почему сидим голыми на брусчатке, с молотком и гвоздями в руках? В рассказе Марка Твена говорится о том, что человек бывает наиболее христианином до трех лет. Выкинем из цитаты христианство и расширим вывод на всю человеческую жизнь и получим, что мы наиболее люди до тех пор, пока не оденем на себя десять пальто, половина которых нам вообще не по размеру. Не обращали внимания на то, что с какого-то момента мы и о других начинаем судить по количеству этих пальто? Какой у него автомобиль, телефон, шмотье и где квартира, а что находится за этим фасадом — невдомек. Сколько протянет его брак, как часто он видит детей и когда последний раз занимался чем-то важным для себя лично? Сколько еще проходит одетым не по сезону, пока у него кровь у него носом не пойдет? Вспомните себя времен окончания школы и найдите десять отличий. Надежды, полный рот зубов, а голова — планов. Человеческую жизнь так легко изгадить — просто проделайте в ней три-четыре дырки: ипотека, автомобиль в кредит, потребительский заем, и готово, потекло.
Вещи, плодятся как вши. Однажды вы не поймете, откуда они взялись и что теперь с ними делать. Пудовые тома по истории искусства, фикусы в кадках и копии контрактов страшат меня достаточно для того, чтобы понимать: лишь редкие, уникальные люди могут сохранить свою личность и жить счастливо, нося на себе столько паразитов. Каждый из которых требует внимания и отнимает у жизни ее суть и смысл, как хирург по частям отнимает гангренозную конечность. Конечно, я живу в утопическом мире штанов-хаки: никого в него не зову, и не даю зароков. Однако сюжет из Свифта мне очень не по душе. Я держу руки в карманах и слежу за тем, чем себя окружаю, с кем сплю и под чем ставлю свои имя и фамилию.
Источники: