Первые австралийцы (Визит к австралийским аборигенам)
Сегодня аборигены составляют меньше трех процентов населения Австралии. Тем из них, кто перебрался в города живется несладко. Но где-то, в глухих и недоступных резервациях, жизнь еще течет как прежде — здесь проводят ритуалы и ходят на охоту с копьями.
Я опасался Марвина Ганьина. Ганьин любит две вещи: драться и играть в австралийский футбол. Он охотно демонстрирует многочисленные шрамы на костяшках. Первым, что Ганьин мне показал при знакомстве, было снятое на телефон видео уличной потасовки, в которой он участвовал, когда гостил на острове Элко. Он говорит, что не видит смысла в книгах. «Чтение? И что ты будешь делать, когда проголодаешься? Съешь книгу?» Но что делать, если Ганьин — внук Филлис Батумбил, матриарха деревни Матамату, где по законам предков живут 25 австралийских аборигенов из племени йолнгу. А я — всего лишь гость, которого здесь пока терпят. И вот однажды Ганьин хлопнул меня по плечу, протянул копье и дал знак следовать за ним. Мне ничего не оставалось, кроме как пойти за парнем в буш, ровный как столешница. Гладкость нарушали разве что разбросанные там и сям термитники, похожие на надгробия.
Такое чувство, что в австралийском буше каждая тварь мечтает только об одном — как бы половчее тебя отравить. Грезят этим и тростниковые жабы, и пауки черные вдовы, и, разумеется, ядовитые змеи мулги и тайпаны. В море в здешних краях тоже не поплещешься — пятнистые скаты, синекольчатые осьминоги, дюжины видов акул... Плюс морские крокодилы, вырастающие до шести метров в длину. За две недели, что я провел в буше, они съели семилетнюю девочку и девятилетнего мальчика. Я выразил соболезнования Батумбил, но она была невозмутима: бывает.
Ганьин остановился под деревом и потряс его; сверху упало несколько диких яблок с ярко-красной и волнистой кожурой. «Съешь их, — сказал он, — и ты сможешь долго идти». Я последовал совету.
Мы с Ганьином дошли до холма. Священного, по его словам. Здесь растут деревья, из которых делают один из старейших духовых инструментов мира — диджериду.
Ганьин постучал по стволу эвкалипта. Полый. Абориген вдохновенно рассказал мне, что диджериду придумали в его регионе; здесь инструмент называют йидаки. Оказывается, драчун Ганьин — отличный музыкант.
За бушем открылся полумесяц морского берега — на песке не было ни следа. Мы направились к природному причалу из черных скал, усеянных устрицами. Ганьин открыл несколько штук, и мы высосали моллюсков из раковин.
Затем абориген с силой метнул свое копье, которое пронзило огромного краба. Мы продрались через мангровые заросли. Ганьин отломал корень, запустил палец в мягкую бордовую древесину, вытащил толстого белого червя сантиметров в тридцать длиной, поднял его и выдавил с другого конца коричневую пасту. Затем протянул червя мне. «Ешь», — говорит. Я съел. Неплохо, вроде соленого кальмара.
«Пойдем, пока нас динго не учуяли», — сказал он, и мы повернули назад. По дороге он показал мне растение, чье цветение знаменует начало сезона охоты на скатов, и упомянул, что его кумиры — Брюс Ли и Мухаммед Али. Ганьин говорит, что никогда не смог бы жить в городе: «Слишком скучно, и пища плохая». Он утверждает, что в мире нет ничего лучше, чем ловить себе еду: «Даже когда я поседею, все равно останусь охотником». Он уже передает знания своего народа двухлетнему сыну. Ганьин намерен выучить все традиции йолнгу.
Чтобы посетить затерянную в глуши Матамату, мне нужно было разрешение Филлис Батумбил. По каждому вопросу у этой леди, матриарха, есть собственное мнение, от ее смеха с собеседника может слететь шляпа, а когда она хмурится, собаки начинают испуганно выть. В Матамате два телефона: один из них принадлежит Батумбил, второй делят все остальные.
Я позвонил, и Филлис сняла трубку. Она говорит на нескольких диалектах йолнгу-матха, языка ее народа, и знает английский. Как и многие люди йолнгу, она носит английское имя и аборигенскую фамилию, предпочитая обращение по фамилии. Батумбил — художница (одно из многих ее увлечений), и мы связались с ней через ее представителя из картинной галереи. Она рисует исполненные символизма изображения шипохвостых скатов, ящериц и других священных тотемов на кусочках коры и полых чурбанах, используя кисточку из своих волос.
Я попросил у Филлис разрешения остаться в Матамате на пару недель и сказал, что заплачу за комнату и еду. Мне было дозволено. Я поинтересовался, каких гостинцев привезти. «Обед на 25 человек», — ответила она.
Зафрактовав маленький самолетик, я летел над бушем с тонкими, прямыми и редкими деревьями. Добравшись до большой прямоугольной поляны с горсткой домов-вагончиков по одну сторону, пилот посадил самолет.
Батумбил, расположившись под старым манговым деревом в окружении пяти собак, вязала сумочку из стеблей. На ней была черная майка, яркий лиловый саронг — кусок ткани, обернутый наподобие длинной юбки, очки для чтения в пластиковой оправе, на ногтях — красный лак. Волосы, копна непослушных черных кудряшек, были собраны на макушке желтой лентой.
Я выгрузил два тюка личных вещей и дюжину пакетов с продуктами. Обед на 25 человек, доложу я вам, та еще ноша. Батумбил кивнула. «Взгляни на всю эту еду. Ты можешь представить, как за один день добыть столько же, используя только копье? А потом на следующий день и через день?» Я сказал, что это практически невозможно. «Аборигены, — усмехнулась она, — делали это каждый день на протяжении как минимум 50000 последних лет».
Из них 49800 лет они царствовали на континенте безраздельно. Некогда здесь было 250 разных аборигенских языков, сотни диалектов и множество кланов и подгрупп, связанных культурными и духовными узами. Коренные австралийцы до сих пор говорят, что их не оскорбляет обобщение всех местных народов под одним названием — аборигены. Они сами так себя называют.
Пару тысяч поколений аборигены жили маленькими кочевыми племенами, как и полагается охотникам-собирателям, передвигаясь по широким просторам Австралии в своем естественном ритме. А 29 апреля 1770 года корабль британского исследователя Джеймса Кука пристал к юго-восточному берегу. И два последующих столетия стали для аборигенов сплошным кошмаром наяву — массовые убийства, болезни, алкоголизм, принудительная интеграция.
Сейчас в Австралии живет чуть более полумиллиона аборигенов — это меньше трех процентов от общего населения. Многие антропологи считают аборигенов хранителями самой древней живой религии в мире, а также самых древних непрерывно использующихся форм искусства — рисунков из перекрещивающихся линий и точечных орнаментов, которые некогда гравировались на стенах пещер и каменных жилищ. Это одно из самых устойчивых обществ, когда-либо существовавших на планете.
Но сегодня уже мало кто из аборигенов умеет танцевать народные танцы или охотиться с копьем. Традиционный аборигенский образ жизни почти исчез.
Осталась лишь пара заповедных уголков, в их числе — регион Арнем-Ленд, где находятся Матамата и несколько дюжин других деревень, соединенных ухабистыми дорогами, проехать по которым можно только в сухую погоду.
Арнем-Ленд нельзя назвать полностью изолированным от современного мира. Здесь используют солнечные батареи, спутниковые телефоны, алюминиевые лодки и телевизоры с плоским экраном, подключенные к
Матриарх посмотрела на пакеты с едой и спросила, действительно ли они для всех. Я заверил ее в этом. Через мгновение — не знаю, какой сигнал она подала, — к продуктам сбежались люди. Я купил мяса и овощей, банки с равиоли и упаковки фруктового сока. Фактически Матамата — это разветвленная семья, где живут дети, внуки, племянники и братья Батумбил. В мгновение ока они растащили всю еду, в том числе закуски, которые я взял для себя. Через несколько минут ветер гонял лишь несколько пустых зеленых пакетов.
Видимо, одного взгляда на мою физиономию было достаточно: Батумбил спросила, хочу ли я есть. Я признался, что голоден. «Иди с мальчиками ловить черепаху», — приказала она.
Терренс Гайпалвани, сын Батумбил, стоит на носу катера, расставив ноги для равновесия, и неотрывно глядит в воду, концом своего копья указывая путь. Ему 29 лет, карьера охотника в расцвете. Питеру Иилиярру за 40, и этот почтенный мужчина управляет мотором. Берег опутан мангровыми корнями, солнце — словно лампа солярия. Ни одного человека в поле зрения. Гайпалвани смотрит, указывает. Так прошло полчаса. Мужчины подолгу молчали, причем не только во время охоты — йолнгу часто общаются исключительно языком жестов.
Вдруг Гайпалвани поднимает копье и отводит плечо назад — в воде видна большая тень. Йилиярр поддал газу, и копье с тенью встретились у поверхности воды.
Раненая черепаха уходит на глубину. В диаметре она размером с небольшой стол, а по возрасту, пожалуй, старше любого из нас. Вонзившийся в панцирь металлический наконечник копья отделился, как и было задумано. Древко уплывает — его подберут позже, — но к наконечнику привязана веревка, которую Иилиярр разматывает из бухты.
Тонкие продолговатые шрамы пересекают ладони и груди обоих мужчин. Второй конец веревки привязан к белому бую. Буй вылетает из лодки и исчезает под водой, затем всплывает, и лодка устремляется к нему. На этот раз копье держит Иилиярр. Когда черепаха показалась, копье снова поразило цель. Наконечник отделился, разматывая вторую веревку. Гайпалвани достал из воды первую, и двое ловцов, перебирая веревки руками со вздувшимися от напряжения венами, подтащили черепаху к борту.
Мужчины схватили по одному трепыхающемуся плавнику каждый, уперлись ногами в борт и отклонились, поднимая черепаху над водой. Охотники упали на спины, когда она скользнула в крохотную лодчонку, раскачав ее своим весом.
Но прежде, чем я смогу утолить свой голод, черепаху необходимо приготовить. Действовать надо так. Выкопайте очень большую яму для костра. Соберите дрова. Разведите огонь. Положите в него пару камней размером с кулак, затем притащите черепаху. Отверстия от копий в панцире заткните веточками, голову отрубите топором. Сохраните ее, черепашьи щеки вкусные. Вытащите длинные белые кишки, похожие на пожарный шланг (здесь их почистят, сварят и съедят).
Используя две палки, вытащите нагретые в костре камни и побросайте их в дырку на месте отрубленной головы — чтобы мясо пропеклось изнутри. Затем набейте отверстие свежесрезанной листвой. Воспользовавшись чьей-нибудь помощью, взвалите черепаху на огонь вверх ногами и засыпьте углями — теперь мясо упаковано в «контейнер для запекания». Подождите всего 10 минут и снимайте.
Не переворачивая черепаху, вскройте ножом плоские пластины панциря на животе. Вырежьте большие куски мяса цвета слоновой кости и ленты ярко-зеленого жира. Кровь соберите в какую-нибудь посудину. Распределите на всех жителей деревни; плавники собакам. Пируйте.
Закат в Матамате — время мошкары. С каждого крыльца раздается дробь хлопков ладонями по телу. Пять домов деревни выстроились в неровную линию вдоль грунтовой дороги, перпендикулярно берегу. Модульные дома, предоставленные правительством, снаружи обиты гофрированной сталью, чтобы их не ели термиты. В каждом три комнаты. Еду готовят на улице, на костре, но во всех домах есть раковина и водопровод, а также холодильник.
Для йолнгу весь мир — огромное живописное полотно. Валуны, деревья, стены спален, фасады домов разукрашены орнаментами из пересекающихся линий, фигурами людей и животных в стиле наскальной живописи. В Матамате разрисованы даже холодильники — один, например, украшен букетом из красных и желтых отпечатков ладоней и губ — «поцелуйчиков».
Между домами растут манго, бананы и орехи кешью. Чтобы перекусить, достаточно просто дотянуться до ветки.
Даже в такой крошечной деревушке — неспешная прогулка из конца в конец занимает не больше трех минут — есть несколько районов: пара холостяцких домов, пара семей с детьми, а дальше всех от моря — огороженный участок Батумбил. Она делит комнату с сестрой своей матери (старушке уже за девяносто); в двух других комнатах живет один из ее сыновей и внук Марвин Ганьин с женой и сыном — так что в одном доме встречаются пять поколений семьи. Кровать Батумбил накрыта пушистым пледом с портретом Элвиса Пресли — она любит Элвиса.
Все жители Матаматы в целом друг с другом ладят, но, как и в любой семье, без конфликтов не обходится. Каждый раз, когда Батумбил упоминает кого-нибудь из жителей деревни, она автоматически добавляет к имени слово «ленивый». А однажды двое ее внуков так разругались, что порезали друг друга ножами.
Удушающую дневную жару здесь пережидают в томной домашней рутине — выстругивают копья, стирают одежду, а во время прилива ходят гарпунить рыбу. Еще мужчины ловят черепах, скатов, лакедру и морских млекопитающих размером с моржей — дюгоней. Что касается Батумбил, то у нее творческий подъем начинается ближе к часу мошкары: она часто вяжет или рисует поздно ночью, поэтому рано не встает. «С утра у меня дурная голова», — объясняет матриарх.
Батумбил родилась в 1956 году в деревне, которой управляли миссионеры, на острове Элко у северного берега Арнем-Ленда. У ее отца было восемь жен. Вскоре после рождения, как это водится у народа йолнгу, девочка была обещана мужчине, за которого и вышла замуж в 15 лет. Муж был старше ее на 20 лет, он умер в 2000 году.
В 1976 году Закон о земельных правах аборигенов Северной территории вернул Арнем-Ленд площадью более 90 000 квадратных километров исконным владельцам. Благодаря подобным актам и в других частях Австралии аборигенам были возвращены участки земли, но редкие из них оказались столь же нетронуты и пустынны, как Арнем-Ленд. К тому времени некоторые аборигенские деревни пришли в упадок из-за разных напастей, едва ли не главная из которых — алкоголизм. Характерная черта общества охотников и собирателей — это немедленное потребление; как только еду добывают, ее тут же делят и съедают. Такая стратегия совершенно оправданна в буше, где остатки пищи быстро портятся, и потому самым надежным хранилищем является собственный организм. У большей части мира было 10000 лет на то, чтобы постепенно приспособиться к гармонии оседлого, земледельческого общества, в котором ключом к успеху являются терпение, планирование и сохранение. Ожидалось, что аборигены изменятся в мгновение ока. Но невоздержанное потребление вкупе с неограниченными поставками продуктов вроде алкоголя привело к катастрофе. Та же проблема с сахарами; ожирение и диабет широко распространены среди коренных жителей Австралии. И табак. А нюхание бензина дошло до того, что в некоторых аборигенских регионах стали продавать «Опал» — особую слабоароматную и не вызывающую привыкания марку топлива.
На острове Элко Батумбил с мужем жили в городе с парой сотен жителей; он был художником, она — швеей. Но в таком месте было трудно избегать алкогольного соблазна и негде заводить семью. Супруги пришли к выводу, что счастливо смогут жить лишь в тихой изоляции, полагаясь на щедрость природы. Тогда они переехали в буш. «Мы решили вернуться домой», — говорит Батумбил.
Местные медицинские работники, с которыми я встречался, говорят, что это было мудрое решение. Возможно, оно спасло им жизнь. По сравнению с обитателями городов аборигены, живущие в диких регионах, едят более здоровую пищу, живут дольше и на порядок реже сталкиваются с насилием. В городских поселениях все сложнее. В крупнейшем городе Северной территории, Дарвине, в январе 2012 года одного из братьев Батумбил зарезали в драке. А ее сестра-алкоголичка ежедневно ходит в том же Дарвине на терапию. «Живи она здесь, с ней бы всего этого не случилось, — говорит Батумбил. — В любом случае похороним мы ее тут».
Переехав вместе с мужем в буш, Батумбил родила дочь и двоих сыновей (Гайпалвани — старший из них). Ее дочь умерла от болезни сердца, но до того родила троих сыновей. Старший из них — Марвин Ганьин, которому уже за двадцать, а его братья пока подростки. Все они живут в Матамате.
Стандартной учебы у детей в аборигенской деревне Мало. Учительница — сама Батумбил, получившая эту специальность в колледже в Дарвине. Правда, за время моего пребывания в деревне не провели ни одного урока, и я не видел тут ни одной книжки.
Зато естествознание здесь на уровне. Гайпалвани с женой растят двойняшек, кудрявых и энергичных мальчиков девяти лет. Сорванцы носятся повсюду с детскими копьями и иногда выходят с отцом на лодке, чтобы посмотреть, как он охотится. Каждый день они разучивают замысловатые танцевальные па йолнгу — родители хлопают в ладоши, отстукивая ритм. Батумбил говорит, что договорные браки и многоженство уже не в моде — гораздо современнее искать себе партнера: «Просто бегаешь повсюду как муравей, пока не найдешь то, что тебя устроит. А потом вы строите муравейник».
Алкоголь в Матамате запрещен. В первую очередь таково правило Батумбил. Кроме того, это закон. С 2007 года из-за неподтвержденного обвинения в том, что в аборигенских деревнях участились случаи насилия над детьми, в аборигенских регионах в числе прочих мер увеличили штат полицейских и стали жестко регламентировать торговлю алкоголем. Некоторые коренные жители скрепя сердце мне признались, что эти меры улучшили ситуацию, но многие австралийцы уверены, что новые правила ограничивают свободу личности.
В местах вроде Матаматы, куда полиция добирается нечасто, обойти закон довольно легко, но Батумбил совершенно не терпит алкоголя, и я нигде не видел ни капли. Правда, она, как и многие ее взрослые соплеменники, курит как паровоз. Длинную деревянную трубку, сделанную из выдолбленной ветки — это ремесло ее двоюродного брата Джуту, — она набивает купленным в магазине табаком Log Cabin.
Вообще, два продукта из внешнего мира управляют благосостоянием жителей Матаматы: табак и бензин. Без бензина не завести лодку и не поймать черепах, а это означает голод. Без табака еще хуже. Я стал свидетелем острого дефицита, когда Батумбил разбила свою любимую трубку, выскребла запекшуюся смолу и скурила ее в новой трубке.
Деньги на покупку табака, бензина и других продуктов — чая, муки, сахара и популярных в Матамате банок с домашним ирландским рагу Тот Piper — добываются разными способами. Местных жителей периодически нанимают для подсобных работ: во время моего визита группа мужчин помогала поднимать на башню резервуар для воды. За эту работу государство платит им до 280 долларов в неделю. Многие безработные тоже получают деньги — государственные пособия, предназначенные для малообеспеченных австралийцев, в том числе для аборигенов.
Это не все источники дохода. Замысловато переплетенные рисунки на коре, сделанные краской из белой глины, продаются за 1500 долларов. Плетеные сумки, украшенные перьями, стоят 500 долларов. Батумбил мечтает получить спутниковый Интернет — скоро это станет возможным, — завести веб-сайт и продавать свои работы по сети, чтобы не платить комиссионные художественной галерее. Парочка мужчин зарабатывают деньги, покупая и продавая рыжевато-коричневый порошок под названием «кава», приготовляемый из корешков какого-то растения. Его смешивают с водой и получают безалкогольный успокаивающий напиток, с которым можно расслабиться по вечерам.
Другим аборигенским деревням крупные гонорары платят горнодобывающие компании. И в Арнем-Ленде есть богатые месторождения бокситов, основного сырья для алюминия. Но Батумбил не уступила горным предприятиям ни пяди своей земли, несмотря на выгодные предложения. «Вам придется пристрелить меня и перешагнуть через мой труп, прежде чем вы сможете здесь копать», — говорит она.
В Матамате есть машина, ржавый белый «Ленд крузер», на котором каждый мечтает прокатиться — возможно, потому, что внутри установлен единственный в деревне кондиционер воздуха. Температура здесь почти в любое время года может подниматься до 38 градусов по Цельсию. Несколько раз в день горстка людей едет на автомобиле сто метров до берега, чтобы проверить, хорош ли прилив для охоты на черепах. Запас бензина всегда хранится для поездки в магазин. Ближайшая торговая точка с приличным ассортиментом располагается в принадлежащем горной компании городке Нулунбай, до которого нужно четыре часа нестись по узким песчаным дорогам, слушая, как ветки хлещут по корпусу автомобиля.
В Матамате два основных сезона — сухой, с декабря по март, и влажный — остальное время. В дождь дороги превращаются в кашу, но всегда можно на лодке вдоль берега за полдня добраться до города. Также минимум раз в неделю сюда прилетает самолет с медработником, и, когда он улетает в другую деревню, пара человек за умеренную плату частенько занимают в машине свободные места, чтобы навестить знакомых. Когда при мне один из внуков Батумбил залезал в самолет, он взял с собой щенка и телевизор — «чтобы можно было сесть и расслабиться», но даже не подумал захватить обувь.
Батумбил не любит москитов — их никто не любит — и убивает их без тени сомнений. Но при этом зовет москитов бабулями. «Я хотела поспать, — сказала она как-то, — но повсюду летали бабули». Она говорила это с улыбкой, но смысл был серьезным. Пусть москиты ей докучают, но они — часть ее земли, а значит, они для чего-то обязательно нужны. Она предположила, что в тот день они были нужны, чтобы она не дремала, а задумалась о сложности жизни. Согласно аборигенским поверьям, вся поверхность Земли некогда представляла собой голую пустошь, покрытую грязью или глиной. Затем прасущества появились из-под земли (либо спустились с небес), предположительно в виде животных (а может, растений или даже человека), и пустились по Земле, верша великие деяния, создавая из грязи реки, холмы, острова, пещеры. Это происходило во время так называемой Эпохи сновидений. А путь каждого из этих существ и ландшафт, который оно сформировало, прежде чем снова покинуть землю, называется «строка песни».
Эти прасущества также породили всех живых существ, включая людей. Они ниспослали язык, знание, ритуалы и веру. У каждого аборигена есть Сновидение — его или ее предок, будь то змея, черепаха или растение ямс. Одно из Сновидений семьи Батумбил — динго, австралийская дикая собака; поэтому Батумбил так любит, когда вокруг собаки. Она говорит, что необходимо знать «строку песни» своего Сновидения, чтобы следовать пути своего предка, говорить на его языке, постичь его музыку.
Открыто эта всеобъемлющая духовность не выражается. Кажется, в повседневной жизни и вовсе отсутствуют ритуалы, хотя есть суеверия. Например, верят, что человек, идущий один, уязвим для колдовства. Даже отправляясь в туалет — будки стоят на улице, — житель деревни берет сопровождающего. Исконные верования аборигенов полностью демонстрируются лишь в ходе двух событий: похорон и посвящения десятилетних мальчиков в мужчины.
Меня пригласили присоединиться к нескольким жителям Матаматы на похоронах уважаемого старца йолнгу, которые проводились на просторном пляже рядом с городком Ииркала. Мужчины мажут тела и лица белой глиной и большой группой выходят на песок, неся церемониальные копья. Они становятся перед специально расставленной полотняной палаткой, в которой лежит покойник. Пожилые мужчины выступают оркестром — ритмичный стук деревянных палочек, волнующее пение, трубный вой диджериду. Затем танцоры, как прасущества Эпохи сновидений, меняют свои формы у меня на глазах: их тела искривляются, шеи удлиняются, они топочут ногами и потрясают копьями, двигаясь вместе как одно многоногое существо, взметая песок и истекая потом.
Каждый танец краток и энергичен, изображает животное или явление природы. Есть танец белой чайки, танец осьминога, танец северного ветра и танец какаду. Некоторые из них исполняются женщинами. Пляски продолжаются весь день, затем еще день и еще день (похороны длятся десять дней) по мере того, как люди из разных деревень приходят, чтобы отдать дань уважения, чтобы продлить танцы, чтобы как можно пышнее проводить душу в путь. Я попросил пару человек описать мне загробную жизнь, и все они дали похожие ответы: «Мы не знаем, что происходит после смерти».
Батумбил говорит, что Йолнгу — люди огня. Не так давно они добывали огонь трением, теперь же пользуются зажигалками. На своей территории они часто специально устраивают лесные пожары, очищая буш от упавших деревьев и высокой травы. Причем детям, даже едва начавшим ходить, разрешают делать это самостоятельно.
Но взгляните в глаза аборигенов, когда горит огонь: это нечто большее, чем разумное лесничество. Порой целое дерево пылает как факел, языки пламени перекидываются на соседнее дерево и срываются на землю. Воздух становится оранжевым, жар удушает, а огонь мечется вслед за ветром. Буш трещит и дымится — беги! Теперь огонь не остановить, пламя будет делать, что захочет.
Возвращайтесь в Матамату, а утром оглядите горизонт. Бурый дым низко висит в воздухе над участками, где еще не стих огонь.
Йолнгу нужно от 30 до 40 лет, чтобы полностью освоить знания племени — стать, по словам Батумбил, «ходячей энциклопедией». Но матриарх боится, что скоро у йолнгу не останется энциклопедий; многие группы аборигенов уже похоронили последних мудрецов. Охота с бумерангом, которую некоторые племена (йолнгу, правда, к ним не принадлежат) вели на протяжении 10000 лет, практически исчезла. Батумбил беспокоится за следующее поколение.
Но я же знаю, что «ходячей энциклопедией» хочет стать молодой Марвин Ганьин. Когда закат окрашивает небо и все вокруг бьют мошкару, Ганьин достает диджериду, украшенную лишь несколькими полосками изоленты. До этого он вытаскивал занозы и кусочки ракушек из подошвы ноги кончиком ножниц, а сейчас берет пластмассовый стул, кладет его на бок и садится перед ним, скрестив ноги. Затем Ганьин пристраивает один конец диджериду на сиденье, закрывает глаза и надувает щеки. Инструмент рождает музыку, тональность повышается и понижается, а пластмассовый стул добавляет вибрирующий резонанс. Я иду по деревне, звезды подмигивают мне, а музыка Ганьина наполняет ночь. Он прекрасный музыкант, лучший из всех, кого я слышал в Матамате.
Текст: Майкл Финкель. Фотографии: Эми Тоунсинг (материал National Geographic)